Красный корпус университета в годы оккупации. В одном из зданий университета размещались фонды библиотеки Академии наук, где работал Хорошунова

Фото: infokiev.com.ua

4 июня 1942 года, в четверг

Итак, я снова в Академии наук, в библиотеке, которая называется теперь Wissenschaftliche Academische Bibliothek des General-Komissar. Уже четыре дня, я здесь. И уже привыкла, хотя все время такое ощущение, как будто хожу по склепу, где лежат мертвые. Запустение, грязь, тишина. Никто не напоминает кипучей жизни, которая когда-то наполняла библиотеку до края. Читальные залы, применяется годичной пыли и запах их затхлый от согретого солнцем воздуха. Черными пятнами в окнах закрывают свет куски дикта или картона, вставить вместо вылетевших от взрыва стекол. Ни одного цветка не сохранилось в библиотеке. Они погибли от холода. От морального холода умер библиотечная жизнь.

В вестибюле стены и потолок залиты ржавыми пятнами. Через дырявую крышу вода лилась их вниз. Везде склады мертво лежащих книг и разной мебели. И только между лестницами стоят, как будто вчера подлинную, панно с орнаментами в центре дизайна выставки Франко. Краски не выцвели в течение года. Но как больно смотреть на свою работу, сделанную в советское время и опозоренную в то, что на холсте под имитацией автографа Франко висит лозунг » Гитлера «Наша борьба — борьба истины с ложью. А поскольку истина всегда побеждает, это означает, что победить мы». И страшно, очень страшно, что такой лозунг такой циничной могут поднять на щит фашисты!

В библиотеке вы можете отказаться, можно спать, можно вообще целые дни ничего не делать, и никто даже не заметит, не заинтересуется

В настоящее время многие отечественные библиотеки. Все комнаты пусты. А как трудно было раньше получить место для работы. Углы, коридоры, казалось, красивыми кабинетами, столько было сотрудников и читателей библиотеки. А сейчас! Только серые ночные бабочки, пыль, лежал без движения книги, занимают библиотеки, залы. В красном уголке стосы книг. Это сотни тысяч книг, которые перетащили в зимние холода на своих спинах старухи, оставшиеся в библиотеке. Молодые, не полностью. Я здесь называюсь «юность», потому что самой молодой после меня не менее 40 лет. Все старые сотрудники, но трудно их узнать. Голод и холод слишком изменили их, и если нет, тишина библиотеки, которая также подчеркивает, что звуки их шагов, медленно, также очень спокойно, кажется, что движется в тени бывших библиотекарей.

Библиотека получила в подарок новое университетское здание, подобного ей, который, с другой стороны, в университете. Там также пыли и холоде, среди груд книг, кабинетах, сразу на следующее утро после прибытия строка подряд все сотрудники библиотеки и конвейером подают книги «снизу вверх». Жуткий конвейер.

Все библиотекари получают 827 рублей или 806 (вторая — те, кто позже сделал). И уборщицы получают по 300 рублей. Количество средних ударил государства, и я. Мы получаем по 640 рублей. Для переплетчика, в котором я сейчас работаю, более высокие ставки не нашлось. Конвейер работает гораздо быстрее, после первого и пятнадцатого числа, когда его участники поедят хлеба. А все остальные дни все движется, как примерзшие мухи. Дисциплины в библиотеке нет. Дирекция вся мягкосердечная. Только уволили уборщиц Кузнецову и Кириллову за него. В остальном же, из библиотеки можно оставить, можно спать, можно вообще целые дни ничего не делать, и никто даже не заметит, не заинтересуется.

В помещении, где теперь жизнь, – бывший спецотдел. Там зимою топилась печь и там сидели все. Сидят там и сейчас. Сидит в библиотеке и Бенцинг весь день. Все работы делаются с его ведома. Он благоволит к сотрудникам, покровительствует им, заботится о их благополучии. Он же выхлопотал ставки сотрудников. Ему я связан с тем, что сидите пока здесь, а не ехать в «солнечной» Германии.

Бенцинг показался мне симпатичным человеком, что никак не вязалось нашему мнению, с гороховой формы со свастикой на руку, которую он носит

Мое поступление в библиотеку был довольно своеобразно и может поставить в тупик. Когда нет спасения от Германии не было, я пошел в библиотеку, спросить, возьмут ли меня на работу. В маленькой комнате спецотдела сидел Бенцинг и Фалькевиц. Мой вопрос был переместить Бенцингу. Он смерил меня довольно пренебрежительным взглядом, как мне показалось, и спросил, что я умею делать. Я назвалась переплетчиком. Он вдруг довольно приветливо улыбнулся и спросил, устроит ли меня работа, с первого июня (было это числа пятнадцатого мая). Я сказала, что да, устроит, если до меня не заберут в Германию. Он спросил, почему я не хочу туда ехать. И абсолютно не считаясь с момент, мне вдруг сорвалось: «Там могут отвезти только мой труп». Ему точно перевели. Лицо его сделалось злым, он отвернулся, а я, честно сказать, струсила. И вдруг он повернулся, снова приветливо улыбаясь, и сказал:

— А вы у меня работаете, нет, я ничего вам не могу обещать. Но когда будете работать, я постараюсь защитить вас от необходимости ехать туда.

Этот оборот дела меня очень озадачил, и Бенцинг показался мне симпатичным человеком, что никак не вязалось нашему мнению, с гороховой формы со свастикой на руку, которую он носит. От меня ничего не требовал, каких-либо документов или заявлений. А первого числа оказалось, что я — переплетчик — уже состоит из библиотеки. Да, я поступила на работу к немцам. Сам должен был прийти. Раз в месяц (первого числа Бенцинг приносит деньги, и Луиза Карловна платит своим работникам. Бенцинг также дал 100 рублей ремонт рояля музыкальный отдел библиотеки, и уже было два концерта. Второй уже был, когда я, вчера. Из-за него я вчера еле дотащилась домой, потому что перенесла до этого из читальных залов сорок стулья.

Извините меня комнату Бухиной. В нем светло, чисто, и через открытое окно доносятся шум, как будто живая, в центре города. Во всем этом «справа» только Семашкевич еще раскладывает книги бывшей бухгалтерии.

Никак не могу уйти от воспоминаний. И здесь, в этой комнате, а также. Я думаю, что Бухина бы очень огорчена, если стало известно, что в ее комнате теперь мой переплетное студии. Жива ли она Выросла Анатольевна? Мне часто на улице, кажется, что она идет, и то, как и во всех случаях таких галлюцинаций, дрожа через с головы до ног. Где они все? Не знаю, что мы не перестаем думать о них, и только ничего не знаем о них, ничем не можем помочь.

Предыдущая запись в дневнике – от 1 июня.

О личности автора мемуаров об оккупации Киева – ирины Хорошуновой, и это, как появились в ее жизни после войны, а также о судьбе же журналы читать расследованиях издания «ГОРДОН». Полный текст мемуаров публикуется в спецпроекте «Дневник киевлянки».

Редакция благодарит Институт иудаики за предоставленные материалы.

За идею редакция благодарит историка и журналиста, сотрудника украинского института национальной памяти Александра Зинченко.